ПЕРВАЯ ПРИМЕРКА
Слуги в прихожей режутся в карты.
Детки вопят и делят игрушки.
За окном обещанье и сырость марта,
Последнего снега кружатся мушки.
Балы и приемы закончатся скоро,
В парке отчаянный птичий крик,
Метелочкой горничная орудует споро,
А я примеряю кринолин и парик.
Муж на охоте, с любовником - ссора,
И куда-то запропастился тот смуглый лакей,
А что до записочки от Монсиньера,
То я дую на воду, обжегшись на молоке...
Я берусь за перо, хоть это не модно,
И хочу дописать надоевший роман,
Заодно решаю, велеть ли седлать по погоде,
Или давешний пусть войдет хиромант.
Стук кареты, должно быть, с визитом маркиза -
Ворох сплетен и нового зелья рецепт
Приворотного, видимо. Слышится снизу
Гувернантки резкий немецкий акцент.
Проболтали до сумерек, съели все кексы,
Обсудили наряды и новый указ.
Говорят, учредили по физике лекции,
А в Сорбоннском виварии сдох дикобраз.
Говорят, что отослан английский консул,
При дворе исполняют итальянский квартет,
Как распущены слуги, как дети несносны
И парадный опять усложнен этикет.
Привезли из Стамбула парфюмы негоцианты,
И шелка из Лиона опять завезли,
Смоляные светильники перед театром
Зажигались вчера в честь маэстро Люлли.
А барон де Шарлю попадает навскидку,
И загнали оленя под кинжал королю,
Королева на сносях, сильна фаворитка,
Я же еретика и поэта люблю.
А в далекой Бискайе качаются сосны,
Знойно,ветрено в ландах, песком заметает паркет,
А над снежными Альпами вольная просинь,
И все тоньше в подвалах старинный винный букет.
А по Франции конные воины скачут,
А из Англии лорды посольством идут,
Остроумия блеск до поры мы припрячем -
Не накликать бы нам ненароком беду...
Ослепительны плечи и шеи лебяжьи,
И над фижмами талии - стебельком,
Реверанс королю - он и бабник, и бражник,
И с любою из нас очень близко знаком.
Я примерю бархотку, мурлыкая рондо,
Я примерю судьбу и любовь сберегу,
В гуще абсолютизма веселую фронду
Учиню - я к поэту сейчас убегу.
ВТОРАЯ ПРИМЕРКА
памяти Черубины де Габриак
Примерка за номером два, а, возможно, и девять:
Меня не устраивает этот шарик земной.
Ну как тут носить маску строгой и сумрачной девы,
Которую,знаю, и впрямь можно спутать со мной.
Поэтому можно устроить примерку,ничуть не смущаясь,
Мы виски, с водой не мешая, сейчас разольем,
Да, виски нальем, да, по-варварски, не разбавляя,
Кровавую Мэри в кровавую глотку зальем.
Кровавая Мэри - пустяк - алкоголь и томаты,
Конь верный несет, распластавшись по ветру крылом,
И следом, по ветру летят наши раны, бинты и утраты,
Привычная боль меж предплечьем моим и зажатым ружьем.
Так что ж мы тупим? Перемешаны все алкоголи,
И мэтру Гийому менять повязку на ране пора,
Безумный Кокто и Сандрар возвращаются от Кьеркегора,
Сибирский экспресс под парами - в дорогу пора.
Так что же ты плачешь, моя Черубина?
Лакей освистал - ну и что из того?
Мы вместе с тобою рубины храним и рябину
И лунные сети приносят нам звездный улов.
Хромать по земле - но ведь крылья гудят в поднебесье
И бьются об радугу и эвкалиптовый ствол.
Как многим полет наш неистовый не интересен,
И только для нас - и небо, и замок, перо и звезда, и орел.
Нам - шпаги, плащи, кружева, поединки и песни,
И мантия девы. У ног, укрощенный, прилег,
Белее снегов и нездешне-прелестен,
Ласкается, дышит прирученный единорог.
Цветы Ботичелли в траве, не страдавшей от плуга,
Любимая, руку на счастие мне протяни,
Взмахнем мы крылами - поэты и воины, или подруги,
Потуже подпругу, а, может, мы так полетим?
И глаз наших ясный огонь - рубин и рябину
Увидит лишь тот, для кого не в новинку полет,
Кто может как мы, из котомки достать окарину,
И кто вместе с нами о небе и воле поет.
Мое отраженье, моя неземная подруга,
Но льется зеркал серебристый и огненный дождь.
В какое из утр ты ушла в предрассветную вьюгу,
И где ты теперь меня верно и преданно ждешь?
И с кем только радость и горе я после тебя не делила,
Зачем ты в ненастье печально и кротко ушла?
Я так легкомысленно зеркала не сохранила
И даже осколков, безумная, не сберегла...