Когда цвела весна, фиалке я пенял: "Ах, милая мошенница, где ты взяла
Свой нежный аромат? Он сладким делает дыхание возлюбленного. Ты им
Поживилась и привлекательность свою умножила в сто крат. И пурпур щек
Уворовала и нанесла себе на лепестки. Но зря ты жилку вскрыла,втихаря
Украв чуть-чуть его венозной крови. Цвет оказался слишком густ,цветки
Должны быть бледно-фиолетовыми и сиреневыми нежно.Ты пурпур другу моему
Верни! А лилия достойна осужденья за то,что унесла она с руки любимого
Прозрачный алебастр. Бутоны майорана вдруг собрались форсить, присвоив
Локоны...Потом настал и роз черед. Когда я их нашел, они от страха на шипах
Своих повисли.Одна из них стыдливо покраснела,другая стала вдруг белее мела,
А третья, пестрая, пыталась перепрятать аромат украденного у тебя дыханья.
Смесь стыда,отчаяния, белизны и цвета алого утешила меня после того, как я
Заметил, что червяк заполз в цветок, и можно не взывать к цветочному стыду.
И жаловаться я не стал,ушел,поскольку не нашел я честного цветка в моем саду.
оригинал
The forward violet thus did I chide:
'Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,
If not from my love's breath? The purple pride
Which on thy soft cheek for complexion dwells
In my love's veins thou hast too grossly dyed.
The lily I condemned for thy hand,
And buds of marjoram had stol'n thy hair;
The roses fearfully on thorns did stand,
One blushing shame, another white despair;
A third, nor red nor white, had stol'n of both,
And to his robb'ry had annexed thy breath,
But for his theft in pride of all his growth
A vengeful canker eat him up to death.
More flowers I noted, yet I none could see
But sweet or colour it had stol'n from thee.
подстрочник
Раннюю фиалку так я бранил:
"Милая воровка, откуда ты украла свой сладостный аромат,
если не из дыхания моего возлюбленного? Пурпурное
великолепие,
которое стало цветом твоей нежной щеки,
ты слишком сгустила в венах моего возлюбленного" {**}.
Лилию я осуждал за _то, что она обокрала_ твою руку,
а бутоны майорана украли твои волосы.
Розы были от страха как на иголках {***},
одна краснеющая от стыда, другая белая от отчаяния,
а третья, ни белая ни красная, обокрала обеих
и к своей краже присоединила твое дыхание,
но за ее воровство во всем великолепии ее расцвета
мстительный червяк поедает ее насмерть.
Я наблюдал и другие цветы, но не видел ни одного,
который бы не украл сладость или цвет у тебя.
{* В сонете 99, вопреки сонетной форме, содержится пятнадцать, а не
четырнадцать строк.
** Неясное место. Фиалка, которую поэт обвиняет в воровстве, в строке 5
оказывается, наоборот, источником пурпура для вен Друга, где этот цвет
слишком сгущен. С большей натяжкой, но более логично было бы истолковать это
в том смысле, что фиалка украла пурпурный цвет из вен Друга, грубо сгустив
его.
*** В оригинале: "on thorns did stand" - фразеологизм, соответствующий
русскому "быть как на иголках". При этом имеется очевидная игра с буквальным
значением слова "thorns" (шипы).}