На сиреневых бульварах
Горечь в свечечках каштанов,
Теорема Адамара
И шансоны Ив Монтана.
А кошмарные химеры,
Любопытные сверх меры,
Примостились на карнизах -
Охраняют Парадиза
Многоцветные врата,
А под ними - лепота,
Лай клаксонов, в Сене сонной
Волны хмеля, маята...
Ах, в Париже - май золотистей
И кокетливей платья и шляпки,
На асфальте каштановом - листья
И любовь, любовь без оглядки...
Ах, в Париже весной теплее,
Там фиалки и асфодели,
Ходят модницы от кутюр
И вкуснее там конфитюр.
Я поеду в тот город дальний,
Относительно нас - в глуши,
Все же шляпки там хороши
И прекрасны фасады зданий.
Там выгуливает Мари
На веревочке Пуссикет
И бульвар весенний хранит
Алкоголей зеленых бред.
Респектабельный зачинатель
Эротической прозы модерна
И беспомощный заклинатель
О любви там молил, наверно...
Что же рыженькая Мари
Так прекрасна и так жестока?
Но поэт не держал пари,
Что умрет совсем одиноким.
Не подыгрывай ты ему -
Тяжелейшее из ранений,
Одиночество и тюрьму
Пережил этот польский пленник.
Лишь поэтам доступна жуть
В том кратчайшем из промежутков.
Я на вас еще погляжу
В ситуации столь же жуткой.
...Белорунных ручьев Ханаана...
Те быстрины, воронки, мели
Отыскали на дне стакана
...Те, кто счастья в любви не имели...
Пресловутые химеры,
Разглядев Аполлинера
С крыши готики колючей,
Разукрашивают тучи,
Забираются все круче
Черепицей старых крыш,
И плывет, плывет Париж
В майском мареве сирени.
Пенье сказочных Сирен,
Неотложек, полицейских
И известняковых стен
Слышит он из хмеля крена.
Вот ты мне все говоришь
О Париже. Может, в Ниццу
За фиалками махнем?
Дикари,закажем пиццу
И вина себе нальем?
На мысу Антибском пену
До небес с тобой взобьем,
Стойкий отблеск Ханаана
Странной зеленью зальем,
Левантинских, несказанных,
Гребни волн лихих завьем?
Разживемся там тряпьем
В пестрых ситцевых заплатах
Пляжным, а потом
В синема с тобой пойдем?
Пленки бег,пивная пена,
Их шальные завитки,
А романы здесь легки,
Это вам не страсть Верлена.
Из газетных старых кип
Сплетни,тронутые тленом,
Нам мусолить не с руки.
Для Рембо и для Верлена
Расстарались сквозняки
Все подряд, попеременно -
Страсти злой легионеры
И наемники любви,
А точнее - верноподдан -
ные той безбашенной любви,
Непреклонной, неизменной,
Многосмысленной любви.
Гендеров не разбирая,
Обстановки,декораций,
Наций и ориентаций,
Пламень страсти лишь лелея,
Песнь поют из слез и лилий,
Наплевав на папарацци.
Для античных юных граций
Собирают розы в кипы
И рыдая и немея,
Продолжают вереницу
Тех подстреленных, как птицы,
...тех, кто счастья в любви не имели...
...Звездный шлейф над громадами башен
Оставлял ее взор по ночам...
И высушивал влагу в очах
Ветер тот, ...когда вечер венчал
поцелуи кровавые наши...
И с тех пор в мою душу глядит
Та,что нежной и гибкой пантерой,
Той цыганкою-петенерой,
Козлоногая, в свите легчай-
шей, летящей в лугах Примаверы,
Кастаньетами танец венча-
ла пред вечной и светлой Венерой.
На закате Трокадеро
Сушит душу бесстыдно, без меры,
И поют золотые химеры
...гимн рабов и печальный напев
тех, что счастья в любви не имели...
Раскрываются асфодели
И рождаются ле и рондели
У поэтов, и свечи затеплили
В честь несчастных,отпущенных в грех,
Тех, ...кто счастья в любви не имели...
А юная прелестная Мари
Отважно так малюет карамели,
Ее же окружают акварели
Серебро-розового Иль-де-Франса
И Париж выходит из сиреневой купели.
Мари рисует пастушков и асфодели.
Застать Гийома дома не сумели.
А женщины на май речной глядели.
Друзья в кафе устроили потеху.
Дурман плывет, и времени прореха
Все больше расползается,
Кому-то не до смеха,
И слишком долгий пир,какая-то помеха,
Под туфелькой - осколки хрусталя,
Играет свита короля без короля,
И заполоняют все антропософы,
Астрологи, спириты, теософы -
Болезненный расцвет в разгаре февраля.
Как затянулся мир, и что там -
Будто эхо? Звучит из будущего
Слабенький намек, но здесь,сейчас,
У каждого - объезженный конек,
Амбиции, пристрастья, манифесты.
С отцом собрался на охоту паренек,
Который посторонним будет на фиесте...
Готовится глобальная игра,
Прикрытая пока что флером бальным,
Неистовством, угаром карнавальным,
И первый знак предупредительный упал.
И тут опять ...разбился мой бокал...
Разбился об асфальт
...подобно взрыву смеха...
Сам Пикассо Гийому потакал,
И тот, совсем не зная про гештальт,
Запихивал подтяжки, галстуки в бутылки
(поступок, даже для француза слишком
пылкий).
Все розы для Мари и тысяча вопросов
Все чаще остается без ответов,
Мари садится в легкую карету
И исчезает возле Сакр-е-Кер.
В поэта вечер выстрелил в упор.
Он в Праге черной магией играл
И Бестиарий темный сочинял,
Ввязался к пышнотелой Линде в карнавал,
А зубы у нее,как дольки чеснока,
Божественный оскал,корицы запах,
Цвет слоновой кости.
Мари к мамаше укатила в гости.
Со стен глядели сотни акварелей.
А мы любовь искали на панели,
И утешенья отыскать не захотели,
И так и не смогли, и не сумели,
И если честно,отбивались еле-еле
От членства скорбного в том ордене для тех,
Кто счастия в любви достигнуть не хотели.
Не иссякает чувственный запал,
И Линда демонстрирует оскал,
И кожа у нее божественного цвета
Слоновой нежной кости. Он ее искал
По лавочкам старья, кафе и кабакам,
Нашел же на обрыве скорбной Леты,
Где продавал желающим билеты
Паромщик мирный,сгорбленный Харон
За медные зеленые монеты.
А в пыльных склянках - пражская отрава,
И оргий Борджиа разнузданный накал,
Он темного забвения искал
И находил в пучине алкоголей.
Ну что ты мне навязчиво глаголешь
О страсти, чувственности, о пороке
И о любви?
На набережных зажигают фонари
И на спектакль спешит божественный
Нуриев.
Его ты поучи коварству и любви.
В одном ярме мы натирали выю,
Мы радости снискали дармовые
И мы сожгли при Трафальгаре корабли.