.. Мир рвался в опытах Кюри атомной бомбой ...
За единственную эту строку я люблю Андрея Белого, останавливаюсь пред ним в изумлении. Крыло тайны, точное предвидение - и это где-то в самом начале двадцатого века. Рентгеновские аппараты тогда служили развлечению публики, и даже спустя три десятилетия крупные ученые не видели практического применения исследований в области атомной физики. Да и другие ставшие позже страшными и опасными вещи казались совсем невинными. Опиум держали в домашних аптечках, например.
Но вернемся к Андрею Белому. Обольстительный модерн, арт нуво, до сих пор держит в плену мое сердце. Густав Климт, Густав Малер, Бакст, Сомов, Судейкин, юная Ахматова, прерафаэлиты, Оскар Уайльд и Одри Бердслей, и особенно ранивший сердце своей трагедией, брат и возлюбленный моей души Георг Тракль, которого я много лет безуспешно пытаюсь перевести... О Тракле я пока только сумела написать сама:
Та печаль перелилась
Через страшное столетье.
Что же все поэтам этим
Так неймется? Странно страсть
По путям своим блуждает -
Отрок, девочка, сестра
Плачет, ждет, не умирает,
Завтра будет как вчера...
Беззаконнее поэта
Только Бог на свете этом.
Руки прочь и языки,
И мучительное пламя
Выпевается устами
Синей смерти вопреки.
Милый юный лоб Ангелы,
Трепет тонкого запястья,
Кто не понял - безучастен,
Тот, кто понял, белым мелом
Заливается и стынет -
Так заразно беззаконье.
Птицы, травы, звезды, кони -
Все танцует, и в смятеньи
Шелестят цветы и тени,
Звездный щебет, птичье пенье,
Солнце алое садится,
Шепчут липы на погосте.
За столом дубовым гости
Кубки лунного кларета
Поднимают в сизом дыме,
И лучами голубыми
Освещается картина:
Плеск вина, а плоти нету...
Подобру и поздорову
Отойти пока мы сможем,
И цветы у двери сложим -
Пару лилий на рогоже.
Снова пустимся в погоню,
Мы - догоним, только поздно,
Не утешит нас, что в травах
Пляшут и смеются дети,
Что осушены их слезы.
Мы отведали отравы,
Тихо плачем по Ангеле,
Отрок, девочка, и раны
Отцвели и побелели.
...белую воду из озера пьем,..
Отшумевшую сто лет назад.
Что из того?
Гелеону, Георгу, Филиппу и мне
Хочется пить.
Я надеюсь, что Георгу хорошо сейчас в раю.
А Белый - его спасла для меня единственная строчка... Обольститель, жонглер и фокусник, неверный друг, вечный вымогатель жалости. Даже Мариной Цветаевой, даже ею сумел поживиться (но этим и спас ее в берлинских метаниях, о лукавец, заставил заняться собою и отвлечься от собственных трагедий, спасибо Вам, блистательный профессорский сын, милый Андрей Бугаев!). И весь модерн, если по-честному, - сплошное лукавство и обольщение, зерно дальнейших трагедий, нет, это несправедливо, скорее зеркало, бросающее луч в будущее, но никого не предупредившее и не спасшее. Эстетика этике в ущерб. Что совсем нехорошо. Болезненность переходит в болезнь.
...Больной расцвет в разгаре февраля ...
Дай Бог, чтобы он не повторился.